Неточные совпадения
— Если только он будет
дома, — прибавил он. — Фу, черт! В своем больном не властен,
лечи поди! Не знаешь, он
к тем пойдет, али те сюда придут?
— Случайно-с… Мне все кажется, что в вас есть что-то
к моему подходящее… Да не беспокойтесь, я не надоедлив; и с шулерами уживался, и князю Свирбею, моему дальнему родственнику и вельможе, не надоел, и об Рафаэлевой Мадонне госпоже Прилуковой в альбом сумел написать, и с Марфой Петровной семь лет безвыездно проживал, и в
доме Вяземского на Сенной в старину ночевывал, и на шаре с Бергом, может быть,
полечу.
Я ничего ровно не ответил утвердительно, но прикинулся, что обдумываю, и «обещал подумать», а затем поскорее ушел. Дела усложнялись; я
полетел к Васину и как раз застал его
дома.
Да хоть именно для того только, чтобы не оставлять свою возлюбленную на соблазны старика,
к которому он так ревновал, он должен бы был распечатать свою ладонку и остаться
дома неотступным сторожем своей возлюбленной, ожидая той минуты, когда она скажет ему наконец: „Я твоя“, чтоб
лететь с нею куда-нибудь подальше из теперешней роковой обстановки.
В то же утро в Ключевской завод
летел нарочный
к Мухину с маленькою запиской от «самого», в которой выражалось любезное желание познакомиться лично с уважаемым Петром Елисеичем, и чем скорее, тем лучше. Мухин не заставил себя ждать и тотчас же отправился в Мурмос. Это обращение Голиковского польстило ему, как выражение известного внимания. Он остановился в
доме Груздева, где царил страшный беспорядок: хозяйничала одна Наташка, а Самойло Евтихыч «объезжал кабаки».
Голос Павла звучал твердо, слова звенели в воздухе четко и ясно, но толпа разваливалась, люди один за другим отходили вправо и влево
к домам, прислонялись
к заборам. Теперь толпа имела форму клина, острием ее был Павел, и над его головой красно горело знамя рабочего народа. И еще толпа походила на черную птицу — широко раскинув свои крылья, она насторожилась, готовая подняться и
лететь, а Павел был ее клювом…
Подходя уже
к самому Малахову кургану, поднимаясь на гору, он заметил, что Вланг, ни на шаг не отстававший от него и
дома казавшийся таким храбрым, беспрестанно сторонился и нагибал голову, как будто все бомбы и ядра, уже очень часто свистевшие тут,
летели прямо на него.
Он остановился. Лиза
летела как птица, не зная куда, и Петр Степанович уже шагов на пятьдесят отстал от нее. Она упала, споткнувшись о кочку. В ту же минуту сзади, в стороне, раздался ужасный крик, крик Маврикия Николаевича, который видел ее бегство и падение и бежал
к ней чрез поле. Петр Степанович в один миг отретировался в ворота ставрогинского
дома, чтобы поскорее сесть на свои дрожки.
Они вышли. Петр Степанович бросился было в «заседание», чтоб унять хаос, но, вероятно, рассудив, что не стоит возиться, оставил всё и через две минуты уже
летел по дороге вслед за ушедшими. На бегу ему припомнился переулок, которым можно было еще ближе пройти
к дому Филиппова; увязая по колена в грязи, он пустился по переулку и в самом деле прибежал в ту самую минуту, когда Ставрогин и Кириллов проходили в ворота.
Пока все это происходило, Сверстов, очень мало занятый собственно баллотировкой, преследовал главную свою цель и несколько раз заезжал
к Артасьеву, которого,
к великому горю, все не заставал
дома. Наконец однажды он поймал его, и то уже когда Иван Петрович приготовлялся уехать и был уже в передней, продевая руку в рукав шубы, которую подавал ему гимназический сторож. Сверстов назвал свою фамилию и объяснил, что он именно тот доктор, который
лечил Пилецкого.
Пожалев, что при господских
домах перевелись шуты, он задумал, за отсутствием оных, сам
лечить Егора Егорыча смехом, ради чего стал при всяком удобном случае рассказывать разные забавные анекдоты, обнаруживая при этом замечательный юмор; но,
к удивлению своему, доктор видел, что ни Егор Егорыч, ни Сусанна Николаевна, ни gnadige Frau не улыбались даже; может быть, это происходило оттого, что эти три лица, при всем их уме, до тупости не понимали смешного!
— Не знаю, но говорят, что
лечит, — повторила та; ей, конечно, хотелось бы разузнать еще многое от пани Вибель, но она не решалась, видя, что Марья Станиславовна была очень расстроена, особенно после того, как откупщица сказала ей, что Аггея Никитича
лечит аптекарь, а потому она, нежнейшим образом распростившись с пани Вибель, умоляла ее не скучать и приезжать
к ней в
дом для развлечения, в какое только угодно время, а главное, быть откровенной с ней и не скрывать ничего.
— Спроси у ветра, — отвечал Перстень, — откуда он? Спроси у волны перебежной, где живет она? Мы что стрелы острые с тетивы
летим: куда вонзится калена стрела, там и
дом ее! В свидетели, — продолжал он, усмехаясь, — мы его княжеской милости не годимся. А если б мы за чем другим понадобились, приходи, старичина,
к мельнику; он тебе скажет, как отыскать Ванюху Перстня!
Дома меня встретили как именинника, женщины заставили подробно рассказать, как доктор
лечил меня, что он говорил, — слушали и ахали, сладостно причмокивая, морщась. Удивлял меня этот их напряженный интерес
к болезням,
к боли и ко всему неприятному!
Прошла неделя, и отец протопоп возвратился. Ахилла-дьякон, объезжавший в это время вымененного им степного коня, первый заметил приближение
к городу протоиерейской черной кибитки и
летел по всем улицам, останавливаясь пред открытыми окнами знакомых
домов, крича: «Едет! Савелий! едет наш поп велий!» Ахиллу вдруг осенило новое соображение.
Бельтова велела подать закуску, — вдруг раздался звонкий колокольчик, и отличнейшая почтовая тройка
летела через мост, загнула за гору — исчезла и минуты две спустя показалась вблизи; ямщик правил прямо
к господскому
дому и, лихо подъехав, мастерски осадил лошадей у подъезда.
Машка же и Мишка с такою быстротой и с таким визгом
полетели босиком
к дому по скользкой горе, что забежавшая с деревни на дворню собака посмотрела на них и вдруг, поджавши хвост, с лаем пустилась домой, отчего визг Поликеевых наследников еще удесятерился.
Родные русские картины!
Заснул, и видел я во сне
Знакомый
дом, леса, долины,
И братья сказывали мне,
Что сон их уносил с чужбины
К забытой, милой стороне.
Летишь мечтой
к отчизне дальной,
И на душе светлей, теплей…
И если как-нибудь на миг удастся мне
Забыться, — памятью
к недавней старине
Лечу я вольной, вольной птицей;
И вижу я себя ребёнком, и кругом
Родные всё места: высокий барский
домИ сад с разрушенной теплицей...
Купец знакомый больного-то его в
дом к себе взял, ходили за ним,
лечили, оздравел Симеон Петрович…
Губернатор тотчас же
полетел к генералу, вице-губернатор туда же; первые вестовщики порядочного общества — прокурор де-Воляй и губернаторский чиновник Шписс бросились
к губернатору и, не застав его
дома, махнули
к Пшецыньскому...
Спиридонов забрал их обоих
к себе в
дом и начал
лечить и вылечил, и пока они были опасны, сам не пил, а как те стали обмогаться, он опять за свое.
Всесторонние познания в новом учителе были открыты князем при следующих обстоятельствах. Во время прогулок их вдвоем, князь давал ему объяснения, каким образом он подводил на
дом лепные карнизы, как выводил и выращивал те или другие редкие растения, чем
лечил борзых и гончих. Забывая на старости лет о данных им уже объяснениях, которые Николай Леопольдович твердо старался завомнить, князь возвращался снова
к тому же предмету.
ан
летят со всех ног Илья-холуй да стряпуха Фекла, руками машут, гармонь из рук выворачивают. «Барыня взбеленимшись, у них только послеобеденный сон в храп развернулся, а вы ее таким простонародным струментом сбудили. Приказано сей же час прекратить!» Загнул солдат некоторое солдатское присловье, Феклу так
к стене и шатнуло. Однако подчинился. Видит — барыня в
доме в полных генеральских чинах, а помещик вроде сверхштатного обозного козла, — ротной собачке племянник.
Ряд празднеств по случаю праздника Рождества Христова и наступившего нового года не давали влюбленным видеть как
летит время. Марья Осиповна узнала от Кости, что он уже вступил во владение своим громадным состоянием, но это заинтересовало ее лишь в смысле разгадки отношений
к ее жениху «власть имущей в Москве особы», которой, кстати сказать, не поставили в вину его прошлое потворство Дарье Николаевне Салтыковой. Константин Николаевич жил в
доме «особы», продолжая числиться на службе при Панине.
И Андрей, сын зодчего Аристотеля,
полетел исполнять волю боярина. Из клети, которую покуда будем звать оружейною, железные двери, запиравшиеся сзади крюком, а на этот раз отворенные, вели в темные переходы; отсюда, по лесенке с перилами, можно было пробраться в терем Анастасии. С другой стороны, из задних покоев боярина, на правом крыле
дома, вилась
к тому же терему другая лестница, и обе, будто играючи, сходились в теплых верхних сенцах, разделявших покои Анастасии от клети ее мамки.
Перетаскивая с дворником мебель, думал о том, как хитро устроен человек: птица
к зиме
летит на юг, а человек испытывает влечение и любовь
к дому своему, коробочке, копошится, устраивает, готовится
к дождям и метелям. Сейчас у меня это носит характер даже увлечения, и только мелькающий в глазах образ моей Лидочки, которая в прежние года по-своему помогала мне в уборке, пронизывает сердце острой и безнадежной болью. Ее-то уж не будет!